Я вряд ли буду готовить стирать и штопать

Всё об одном

Решка (примитивное)

Словами тяжко – получится не любыми.

Мне страшно нужно, чтобы меня любили.

Не чтобы рыдали, мучались и страдали,

А чтобы где-то пели и где-то ждали.

Не чтобы, меня кляня, из окон бросались,

Не чтобы писали, а чтобы со мной спасались

От страшного сна, от горести и от боли,

От ссоры с собою, от чьей-то чужой любови.

Я слабых утешу, бальзам нацежу ранимым,

Мне страшно нужно, чтобы меня хранили,

Хвалили за дело, ругали бы за обновки,

Чтоб рядом со мной стояли на остановке,

Не чтобы бледнели, видя меня не с теми,

Не чтобы в постели, ведь я же не о постели,

Не чтобы меня пластали на покрывале,

А чтобы со мною яблоки воровали.

Храни меня, славный Бог, от любой печали

Мне страшно нужно, чтобы меня встречали

С работы, чтоб на ночь ласково целовали,

Чтоб рано утром дверь за мной закрывали.

Я вряд ли стану лучше, исправлю что-то,

Я вряд ли буду готовить, стирать и штопать,

Я буду бояться мышей, темноты и крови,

Но если нас поймают, то я прикрою.

Господь придумал летать воробью, оленю

Придумал бежать, огню – пожирать поленья,

Сосне – расти, вцепляясь корнями в землю,

Змее – ползти, хвостом раздвигая зелень.

Меня – хорошими снами служить твоими,

Хранить твое имя, красивое твое имя.

Я знаю это, не знаю только, зачем мне

Такое простое это предназначенье.

Я выйду из дома, руки в карманы суну,

Мороз рисует на лужах смешной рисунок.

Распахнуто утро створками голубыми

И мне так нужно, чтобы меня любили.

Орел (про метро)

Нет сил. Нет сил. Нет сил. Нет сил.

Я бы сдох сейчас, пожалуй, если б кто-то попросил.

Я бы рад, но ведь не просят,

Ветер ост, а время осень,

Юго-юг, востоко-запад, это древо Игдрасиль.

Нет слов. Нет слов. Нет слов. Нет слов.

Я вишу на тонкой леске, я дневной ее улов.

Сеньке – шапка, волку – рыбка,

Я – дурацкая открытка:

Текст, написанный вслепую, и замятый уголок.

Сто дел. Сто дел. Сто дел. Сто дел.

Я сижу на этом месте, будто вечно тут сидел.

Книжку в зубы, морду в книжку,

Нет меня и ты мне снишься,

Даже в вечном механизме есть понятие «предел».

Есть дом. В нем кот. Он не спит, он пол скребет,

Я плыву ему навстречу, мне навстречу мир гребет,

Кот голодный и когтистый.

Пищу – греть, кота – затискать,

Больше я не представляю на сегодня фронт работ.

Тик-так. Тик-так. Тик-так. Тик-так.

Я пытаюсь жить иначе, а выходит всё вот так.

Инь длиннее, ян короче,

То есть день короче ночи,

За рубашкой в шкаф полезешь – вот тебе и гутен таг.

Жди, верь, лезь сквозь. Не выходит – значит, брось,

Жили вместе, жили рядом, жили плохо, жили врозь,

Обломали, покосили

Ветки в нашем Игдрасиле,

А осенние остатки обовьет Уроборос.

Я сир. Мир синь. Колкий воздух, сладкий сидр,

Каждый день богат на встречи, о которых не просил.

Игдрасили, Игдрасили,

Выйду на Электросиле,

Может, там еще осталось для меня электросил.

Я был плохим. А теперь я мал и хил.

Запоздалый одуванчик, здравствуй, Осовиахим,

Ярко светят окна-ниши,

Нет меня и ты мне снишься.

Капли падают так редко, что домой пришел сухим.

Детское

Не признаться не могу, а признаться тяжко,

Я б себе зашила рот, если бы смогла.

Я украла у тебя маленькое счастье

Самый крохотный флакон синего стекла.

Это счастье у тебя пряталось на полке

Покрывалось чешуей пыли и обид,

Ты его когда-то взял, доверху наполнил,

Надписал и позабыл – шкаф и так набит.

Я наткнулась на него, встав на табуретку,

Шаря в темной тишине в поисках сластей,

А оно блеснуло мне сказочно и редко,

Отразилось в потолке, брызнуло от стен,

И забилось под рукой, ласково запело —

Вот и не смогла уйти, не смогла не взять,

Там под самым колпачком голубая пена,

И такая синева – рассказать нельзя.

У тебя таких чудес – воз и два вагона,

Свежих счастий всех цветов закрома полны,

У тебя в окне живет майский птичий гомон,

У тебя в комоде есть плеск морской волны,

У тебя растут цветы и смеются дети,

У тебя так хорошо спорятся дела,

У тебя, наверно, есть всё, что есть на свете —

Ну, подумаешь, флакон синего стекла.

Самый крохотный, поверь, самый завалящий,

Может, там и вовсе чушь, талая вода.

Ты бы вовсе не полез в этот долгий ящик,

Ты б не вспомнил про него вовсе никогда.

Но сегодня ты с утра пел, готовил бигос,

Ты был весел, мир был мил, крепок был союз,

Но морщинка на щеке – та, что я влюбилась,

Превратилась в тонкий шрам, в тот, что я боюсь.

Ты поцеловал меня: приходи почаще,

Как всегда, на букве «о» губы округлив.

Я украла у тебя маленькое счастье,

И открыла за дверьми, вызывая лифт.

И такой открылся мир нежный и безумный,

И сирень, жасмин, весна, мед и пастила,

И такой прозрачный свет, что заныли зубы,

Этот крохотный секрет синего стекла.

Ты б не вспомнил про него, никогда не вспомнил,

Ты таких еще сто штук можешь сохранить.

Ты любой сосуд готов радостью наполнить,

Ты заставишь петь струной паутины нить,

Ты б не вспомнил про него средь других флаконов,

Золотится на заре фонарей слюда.

Смотрит грустно на меня профиль заоконный,

Верно, больше мне нельзя приходить сюда.

Все вокруг меня поет, будто птицы в чаще

Все внутри меня грустит не пойми о чем.

Я сжимаю в кулаке краденое счастье,

Слезы капают в него тоненьким ручьем.

Источник

Словами тяжко — получится не любыми.
Мне страшно нужно, чтобы меня любили.
Не чтобы рыдали, мучались и страдали,
А чтобы где-то пели и где-то ждали.
Не чтобы, меня кляня, из окон бросались,
Не чтобы писали, а чтобы со мной спасались
От страшного сна, от горести и от боли,
От ссоры с собою, от чьей-то чужой любови.
Я слабых утешу, бальзам нацежу ранимым,
Мне страшно нужно, чтобы меня хранили,
Хвалили за дело, ругали бы за обновки,
Чтоб рядом со мной стояли на остановке,
Не чтобы бледнели, видя меня не с теми,
Не чтобы в постели, ведь я же не о постели,
Не чтобы меня пластали на покрывале,
А чтобы со мною яблоки воровали.
Храни меня славный бог от любой печали
Мне страшно нужно, чтобы меня встречали
С работы, чтоб на ночь ласково целовали,
Чтоб рано утром дверь за мной закрывали.
Я вряд ли стану лучше, исправлю что-то,
Я вряд ли буду готовить, стирать и штопать,
Я буду бояться мышей, темноты и крови,
Но если нас поймают, то я прикрою.
Господь придумал летать воробью, оленю
Придумал бежать, огню — пожирать поленья,
Сосне — расти, вцепляясь корнями в землю,
Змее — ползти, хвостом раздвигая зелень.
Меня — хорошими снами служить твоими,
Хранить твое имя, красивое твое имя.
Я знаю это, не знаю только, зачем мне
Такое простое это предназначенье.
Я выйду из дома, руки в карманы суну,
Мороз рисует на лужах смешной рисунок.
Распахнуто утро створками голубыми
И мне так нужно, чтобы меня любили.
Нет сил. Нет сил. Нет сил. Нет сил.
Я бы сдох сейчас, пожалуй, если б кто-то попросил.
Я бы рад, но ведь не просят,
Ветер ост, а время осень,
Юго-юг, востоко-запад, это древо Игдрасиль.
Нет слов. Нет слов. Нет слов. Нет слов.
Я вишу на тонкой леске, я дневной ее улов.
Сеньке — шапка, волку — рыбка,
Я — дурацкая открытка:
Текст, написанный вслепую, и замятый уголок.
Сто дел. Сто дел. Сто дел. Сто дел.
Я сижу на этом месте, будто вечно тут сидел.
Книжку в зубы, морду в книжку,
Нет меня и ты мне снишься,
Даже в вечном механизме есть понятие «предел».
Есть дом. В нем кот. Он не спит, он пол скребет,
Я плыву ему навстречу, мне навстречу мир гребет,
Кот голодный и когтистый.
Пищу — греть, кота — затискать,
Больше я не представляю на сегодня фронт работ.
Тик-так. Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Я пытаюсь жить иначе, а выходит всё вот так.
Инь длиннее, ян короче,
То есть день короче ночи,
За рубашкой в шкаф полезешь — вот тебе и гутен таг.
Жди, верь, лезь сквозь. Не выходит — значит, брось,
Жили вместе, жили рядом, жили плохо, жили врозь,
Обломали, покосили
Ветки в нашем Игдрасиле,
А осенние остатки обовьет Уроборос.
Я сир. Мир синь. Колкий воздух, сладкий сидр,
Каждый день богат на встречи, о которых не просил.
Игдрасили, Игдрасили,
Выйду на Электросиле,
Может, там еще осталось для меня электросил.
Я был плохим. А теперь я мал и хил.
Запоздалый одуванчик, здравствуй, Осовиахим,
Ярко светят окна-ниши,
Нет меня и ты мне снишься.
Капли падают так редко, что домой пришел сухим.

Words are hard — not any.
I really need to be loved.
Not to weep, suffer and suffer,
And to sing somewhere and wait.
Not that, cursing me, from the windows rushed,
Not to write, but to be saved with me
From terrible sleep, from sorrow and from pain,
From a quarrel with himself, from someone else’s love.
I will comfort the weak, balm on the vulnerable,
I really need to be kept,
Praised for the cause, would blame for new clothes,
To stand next to me at the bus stop,
Do not let them fade, seeing me not with those
Not to be in bed, because I’m not about bed,
Not to me plastali on the bedspread,
And so that the apples stole with me.
God bless me glorious god from any sadness
I really need to be met
From work to kiss tenderly at night,
So that early in the morning the door was closed behind me.
I’m unlikely to get better, fix something,
I’m unlikely to cook, wash and darn,
I will fear mice, darkness and blood,
But if we are caught, then I will cover.
Lord invented fly sparrow, deer
Invented a run, fire — to eat logs,
Pine — grow, gripping roots in the ground,
Snake — crawl, tail spreading the greens.
Me — good dreams to serve yours,
Keep your name, your beautiful name.
I know it, I do not know just why I
Such a simple purpose.
I will leave the house, hands in my pockets,
Frost draws a funny picture on the puddles.
Morning wide open blue shutters
And I so need to be loved.
No forces. No forces. No forces. No forces.
I would die now, perhaps, if someone asked.
I would be happy, but you do not ask,
The wind is still, and the time is autumn,
South-South, East-West, this tree is Igdrasil.
No words. No words. No words. No words.
I hang on a thin fishing line, I catch her daily.
Senka — hat, wolf — fish,
I’m a stupid postcard:
Blind text and jammed corner.
One hundred things. One hundred things. One hundred things. One hundred things.
I sit in this place, as if I have always sat here.
Book in the mouth, face in the book,
There is no me and you dream of me,
Even in the eternal mechanism there is a concept «limit».
There is a house. In it is a cat. He is not sleeping, he is scraping the floor,
I am swimming towards him, towards me the world is rowing,
The cat is hungry and clawed.
Food — warm, cat — squeeze,
I no longer represent the scope of work today.
Tik-Tak. Tik-Tak. Tik-Tak. Tik-Tak.
I’m trying to live differently, but it turns out like this.
Yin is longer, yang is shorter
That is, the day is shorter than the night
Behind the shirt in the closet you climb — here’s your guten tag.
Wait, believe, climb through. It does not come out — then throw
Lived together, lived nearby, lived poorly, lived apart,
Broke, mowing
Branches in our Igdrasila,
And the autumn remnants will cover Oroboros.
I am sire. The world is blue. Spiky air, sweet cider,
Every day is rich in meetings, which are not requested.
Igdrasili, Igdrasili,
I will leave on Electrosila,
Maybe there still remains an electric power for me.
I was bad. And now I’m small and sick.
Belated dandelion, hello, Osoviahim,
The niche windows shine brightly
There is no me and you dream about me.
Drops fall so rarely that they came home dry.

Источник

lebble:

Анна Русс

Мой Ангел, свет, моя благая весть

Спит на кушетке, не на пенном ложе,

Он ежедневно хочет пить и есть,

И по насущным надобностям тоже.

Он не всегда молчит, когда жует,

Чтоб отличиться, лезет вон из кожи,

Порою у него болит живот,

И голова, и ноги мерзнут тоже.

Он знает очень умные слова,

Он может без страховки лезть по крыше,

Хоть у него порою голова,

Живот и ноги… но об этом выше.

На нем в толпе не стопорится взгляд,

Таков его удел, такая участь.

Котируется нынче все подряд,

Но только не лучистость и летучесть.

Нет меры неземной его красе

В кулонах, вольтах, граммах, децибелах,

А значит он — такой же, как и все.

За исключеньем крыльев. Белых-белых.

Vichmand:

КОГАН ПАВЕЛ

* * *

Старый город над рекой дремучей

В древности своей,

Над той рекой,

По которой проплывают тучи

Далеко, далече, далеко.

Старый город над рекой воспетой,

Как тебя любить и вспоминать?

Оттепель. Потом весна,

Одеты

В дым каштаны,

Губы сохнут. Лето.

Ядра наливаются, чтоб эту

Плоть природы грустному поэту

Как-нибудь под вечер собирать.

Предположим, полночь.

Чайки дрогнут,

Звезды пресловутые горят,

Ходит парень поперек тревоги,

Славный парень, честно говоря.

Все ему, неясному, не спится,

Все он видит, версты отстранив,

Снег и снег, луна летит, как птица,

Горе, заплутавшее в страницах,

Длинную беду ночных страниц.

Все он видит, как беду тасую,

И ему до злой полыни жаль,

Что живу, прищурившись, тоскую,

И почти нетронутые всуе

Все мои возможности лежат.

Что отвечу? Я отвечу: «Ладно,

На ветру свежеет голова,

Дым идет,

Я не дышу на ладан,

Снег идет,

Еще могу как надо

Петь, смеяться, пить и целовать.

И еще скажу ему спасибо

За слова, забытые давно,

За дорогу, за тревогу либо

За сердце, не все ль тебе равно.

Так войдет он в жизнь,

Как друг и случай,

Этот парень.

Так войдет в покой

Старый город над рекой дремучей

В древности своей,

Над той рекой,

По которой проплывают тучи

Далеко, далече, далеко.



19 марта 1937

procterr:

Анатолий Штейгер

Никто, как в детстве, нас не ждет внизу…

Подумай, на руках у матерей

Все это были розовые дети.

И.Анненский

Никто, как в детстве, нас не ждет внизу.

Не переводит нас через дорогу.

Про злого муравья и стрекозу

Не говорит. Не учит верить Богу.

До нас теперь нет дела никому –

У всех довольно собственного дела.

И надо жить, как все, но самому…

(Беспомощно, нечестно, неумело).

Из книги «Неблагодарность» (1936)

Aditi Rao:

Аля Кудряшева — Решка (примитивное)

Словами тяжко — получится не любыми.

Мне страшно нужно, чтобы меня любили.

Не чтобы рыдали, мучались и страдали,

А чтобы где-то пели и где-то ждали.

Не чтобы, меня кляня, из окон бросались,

Не чтобы писали, а чтобы со мной спасались

От страшного сна, от горести и от боли,

От ссоры с собою, от чьей-то чужой любови.

Я слабых утешу, бальзам нацежу ранимым,

Мне страшно нужно, чтобы меня хранили,

Хвалили за дело, ругали бы за обновки,

Чтоб рядом со мной стояли на остановке,

Не чтобы бледнели, видя меня не с теми,

Не чтобы в постели, ведь я же не о постели,

Не чтобы меня пластали на покрывале,

А чтобы со мною яблоки воровали.

Храни меня славный бог от любой печали

Мне страшно нужно, чтобы меня встречали

С работы, чтоб на ночь ласково целовали,

Чтоб рано утром дверь за мной закрывали.

Я вряд ли стану лучше, исправлю что-то,

Я вряд ли буду готовить, стирать и штопать,

Я буду бояться мышей, темноты и крови,

Но если нас поймают, то я прикрою.

Господь придумал летать воробью, оленю

Придумал бежать, огню — пожирать поленья,

Сосне — расти, вцепляясь корнями в землю,

Змее — ползти, хвостом раздвигая зелень.

Меня — хорошими снами служить твоими,

Хранить твое имя, красивое твое имя.

Я знаю это, не знаю только, зачем мне

Такое простое это предназначенье.

Я выйду из дома, руки в карманы суну,

Мороз рисует на лужах смешной рисунок.

Распахнуто утро створками голубыми

И мне так нужно, чтобы меня любили.

Nadin-ka:

Афанасий Фет ЕСЛИ РАДУЕТ УТРО ТЕБЯ

Если радует утро тебя,

Если в пышную веришь примету,—

Хоть на время, на миг полюбя,

Подари эту розу поэту.

Хоть полюбишь кого, хоть снесешь

Не одну ты житейскую грозу,—

Но в стихе умиленном найдешь

Эту вечно душистую розу.

Настёна СПб:

ЭРЕ ТИА «ТЕМНЫЙ ЛОРД»

Мой князь, мой темный лорд, враги у замка.

Ты видишь? — Войско верное твое

Неотвратимо гибнет. И внезапно

Над полем боя взвилось воронье.

Ты видишь пламя, слышишь крики боли?

Но мы, сжимая зубы, все сильней,

И капли воска на ладони Бога,

Бессильны перед волею твоей.

Крушим, смешав с своею кровь заката.

Ломаем в щепки черные щиты,

Пятная герб, прославленный когда-то, —

Священный цвет извечной темноты.

Мой князь, мой темный лорд, штурмуют стены.

И сумрак заливает мерзкий свет.

Твои глаза молчат, и губы немы.

Ужели, правда, нам спасенья нет?!

Ты смотришь вдаль, туда, где гор отроги

Хребтом дракона разделяют мир.

Что видишь ты за тем глухим порогом, —

Быть может, жизни наш последний миг?

И что же слышишь ты за шумом битвы?

Твой лик красноречивей, чем слова.

И, если не безумия улыбка,

Быть может, то улыбка торжества?!

Мой князь, мой темный лорд, но что я вижу?!

На поле боя вражий легион

Рукой невидимой разбросан, неподвижен.

И стаи черных птиц со всех сторон.

Сквозь прорези бойниц ты смотришь в небо.

И тень ложится на твое лицо.

Холодная улыбка, маска гнева…

И тьма вокруг тебя сплошным кольцом.

Безмолвный крик. Взгляд раненного зверя.

Победа? Пораженье?.. Их цена

Дороже, чем жестокие потери,

Дороже дани, что взяла война…

Мой князь, мой темный лорд, прошу, ответь мне —

Что видишь ты за гранью бытия?!

Я вижу, как уносится сквозь вечность

Душа, что уж на веки не моя.

9.05.2006

Fairy:

Злата Литвинова

КАЖДАЯ ЖЕНЩИНА ВЕДЬМА ЧУТЬ-ЧУТЬ

Каждая женщина ведьма чуть-чуть,

Капельку ангел и в чем-то тигрица.

Домна и сталь. Невесомость и ртуть.

Гейша. Святая. Колдунья и жрица.

Каждая женщина несколько вамп.

Стерва. Мадонна. Старуха и дева…

Вызов и дань сразу всем божествам.

И, несомненно, слегка королева.

В женщине каждой есть темень и свет.

И наказание, и утешенье..

В каждой! Но сложности выбора нет.

Важно во всем этом соотношенье…

Леди-З:

Вика Дашкова

Письмо Богу. Саша, 8 лет

Здравствуй, Бог! На небе тоже лето?

Скажи, а Ты — учился на отлично?!!

Пишу Тебе, чтоб попросить совета —

Не знаю, как вести себя прилично.

Брат рассмешил сегодня за обедом,

И я на скатерть опрокинул суп…

Почистил кошке зубы «бленд-а-медом»,

А он сказал, что я как пробка туп…

Ты не подумай, он большой и сильный,

И мама говорит, что в папу весь…

Пишу тебе сейчас его мобильный

Ты позвони — докажем, что Ты есть!!!

А как там бабушка моя и такса Тоша?

Сказали мне, что Ты забрал их в Рай.

Ты береги их, Боженька, хороший!..

Скажи, что любим, и привет передавай!

И сделай так, чтоб звери говорили!

Я речь их очень понимать хочу!

Хочу, чтоб все они меня любили.

Я знаю — занят Ты. Я кошку сам учу…

Еще, чтоб папа с мамой не ругались…

И чтобы дедушка не кашлял по утрам…

Чтоб люди на войне не убивались,

А хочешь — ролики тебе свои отдам?..

За девочкой одной скучаю крепко,

Ее родители отправили на дачу!

С моими мы теперь гуляем редко…

Я взрослый. Я почти уже не плачу.

А Ты такой печальный на иконе!!!

Что сделать мне, чтоб улыбнулся Ты?

Письмо Тебе оставлю на балконе

И эти белые, для бабушки, цветы…

Nadin-ka:

Константин Ваншенкин КОТ

В квадрате солнца, на полу,

Спит кот —

Любитель спать попозже,

А тень забора на пилу

Или на дальний лес похожа.

Таинственный домашний зверь,

Он дремлет, щурится урчаще,

Его глаза невольно сверь

С горящими в полночной чаще.

Хозяйки явный фаворит,

Кумир, тихоня полосатый,

В нем все о схватке говорит,

Погоней дышит и засадой.

Не зря в холодном взоре том

Зеленое мерцает пламя.

И вдруг хозяин входит в дом —

Морозный пар валит полами.

И разом вздрагивает кот.

Он смотрит пристально и жестко,

И, дыбясь, над горбом встает

Его ухоженная шерстка.

Что проку в выпаде пустом?

И, взят видений вереницей,

Спит, окружив себя хвостом,

Как государственной границей.

Aditi Rao:

Олли Вингет | Пряша

гладим буковки на страницах, и, листая, плетется вязь. у героев живые лица, можно, плача тут и смеясь, проживать с ними год за годом, мир чудес сотворя легко. пусть лютуется непогода, за окном — это далеко. за окном, там где город стынет, город серый такой, чужой, покрывает листочки иней, но не книжные. за чертой из обычных проблем и пробок, мы почуем волшебный мир, где нет станций и остановок, улиц сереньких и квартир. там, где сказка широким взмахом все окрасила в цвет чудес, где нет места для лжи и страха, но для нас оно точно есть.

ночью сменится этот вечер, ручку выронила рука,

книжный Бог нам укроет плечи,

свет погасит у ночника.

Настёна СПб:

КРУГ САША «ХРАНИ ГОСПОДЬ»

С ресниц слезинки в тень вуали

Скрывала барышня, стыдясь…

Стояли двое на вокзале,

В глазах друг друга растворясь…

Сравненью горьком поверьте,

Они жестоки иногда…

Надышаться перед смертью

Невозможно, господа…

Мелькают серые шинели

На солнце, в отблеске штыков…

«Мой друг, Вы так и не посмели

Сказать мне самых главных слов…»

Они витали в прикасаньях

Горячих губ… дрожащих рук.

«Повременим в своих признаньях

До нашей встречи, нежный друг.

Мы в молчаливом диалоге

Связали призрачную нить,

Встав на развилке у дороги,

Где не клянутся… век любить…»

Кричит денщик, что было силы:

«Спешайте, Ваша благородь…»

«Прощайте, прапорщик мой милый…

Храни Господь, храни господь…»

26.02.2011

Natalie Sun:

Плещеев Алексей

Цветок

Над пустыней, в полдень знойный,

Горделиво и спокойно

Тучка легкая плывет.

А в пустыне, жаждой мучим

И лучом палимый жгучим,

К ней цветок моленье шлет:

«Посмотри, в степи унылой

Я цвету больной и хилый,

И без сил, и без красы…

Мне цвести так безотрадно:

Нет ни тени здесь прохладной,

Ни свежительной росы,

Я горю, томлюсь от зною,

И поблекшей головою

Я к земле сухой приник.

Каждый день с надеждой тайной

Я всё ждал, что хоть случайно

Залетишь ты к нам на миг;

Вот пришла ты… и взываю

Я с мольбой к тебе, и знаю,

Что к мольбе склонишься ты:

Что прольется дождь обильный,

И, покров стряхнувши пыльный,

Оживут мои листы,

И под влагой неба чистой,

И роскошный и душистый,

Заблистает мой наряд;

И потом, в степи суровой,

Долго, долго к жизни новой

Буду помнить я возврат…»

Но, горда, неумолима,

Пронеслася тучка мимо

Над поникнувшим цветком.

Далеко, над сжатой нивой,

Бесполезно, прихотливо

Пролилась она дождем;

А в пустыне, жаждой мучим

И лучом палимый жгучим,

Увядал цветок больной…

И всё ждал он, увядая,—

Тучка вот придет другая…

Но уж не было другой.

Aditi Rao:

Вячеслав Боярский

Счастливые на градусник не смотрят,

Часов не наблюдают, не считают

Свои или чужие кошельки,

Не меряют давление, не знают

Количество осадков, силу ветра

И часто напоследок надевают

Чужие шляпы или башмаки.

Счастливые от нас отделены

Стеной невидимой, и было бы им жалко

Нас за стеной, когда бы хоть мгновенье

Подумали они о ком-то, кроме

Себя двоих, единственно рожденных

Для острова блаженных, где они

Средь тысяч призраков одни лишь существуют.

Peony Rose:

Мейсфилд Джон

Третий помощник

Поскрипывают канаты, жалобно стонут блоки.

Лужи на нижней палубе пенисты и глубоки.

Зарифлены топселя, и свист мне буравит уши.

Я думаю о любимой, о той, что оставил на суше.

Глаза ее светло-серы, а волосы золотисты,

Как мед лесной, золотисты, – и так нежны, шелковисты.

Я был с ней свинья свиньею, плевал на любовь и ласку.

Когда же увижу снова ее, мою сероглазку?

Лишь море – передо мною, мой дом – далеко за кормою.

А где-то в безвестных странах, за пасмурью штормовою,

Нас всех поджидают красотки; их смуглые щеки – в румянах.

Любого они приветят – водились бы деньги в карманах.

Там будет вино рекою, там будут веселье и танцы.

Забвенье всего, что было, забвенье всего, что станется.

И вот – как отшибло память о верной твоей подруге,

О той, что ночами плачет в тоске по тебе и в испуге.

А ветер воет все громче в собачью эту погоду,

И судно кренится круто, зачерпывая воду.

Как облако дыма, пена взметается над бушпритом.

Я думаю о любимой, о сердце ее разбитом.

Перевод А. Ибрагимова

Nadin-ka:

Владимир Луговской ЛИМОННАЯ НОЧЬ

Луна стоит на капитанской вахте,

На триста верст рассыпался прибой.

И словно белая трепещущая яхта

Уходит женщина, любимая тобой.

Мне нужен сон глубокого наплыва

Мне нужен ритм высокой чистоты.

Сегодня звезды сини, словно сливы,

Такие звезды выдумала ты.

Лимон разрезанный

на лунный свет походит.

Таких ночей

светлей и тише нет,

Тревожные созвездья

пароходов

Проносятся

в лимонной тишине.

Телеграфируйте в пространство,

дорогая,

Что бриз и рейс

вас сделали добрей.

И я рванусь

за вами, содрогаясь,

Как черный истребитель

в серебре.

Источник