Отмоет ли с моей руки весь океан нептунов эту кровь
проснулись — и не вышло?
Нам страшен неуспех.
Чу! Тише!
То крикнул сыч, зловещий сторож ночи,
сулящий людям вечный сон.
Мой муж?
Я сделал все. Ты не слыхала шума?
Сыч прокричал, и стрекотал сверчок.
— Ты говорил? — Когда? — Сейчас.
— Спускаясь? — Да. — Послушай!
— А кто в соседней спальне?
— Дональбайн.
— Печальный вид.
— Сказать: печальный вид — нелепо.
Я словно слышал крик: «Не спите больше!
МакБет зарезал сон!» — невинный сон,
сон, распускающий клубок заботы,
купель трудов, смерть каждодневной жизни,
— бальзам увечных душ, на пире жизни
сытнейшее из блюд… — Что это значит?
Крик оглашал весь дом: «Не спите! Гламис
«зарезал сон, и впредь отныне Кавдор
не будет спать, МакБет не будет спать!»
Да кто же так кричал?
…Так об этом думать
нельзя; иначе — мы сойдем с ума.
…Возьми воды
и смой с руки нечистую улику.
Зачем кинжалы ты принес сюда?
— Их место там. Ты их снеси обратно
и спящих слуг смажь кровью. — Не пойду.
Мне и подумать страшно, что я сделал.
Туда вернуться я не в силах. — Слабый!
Дай мне кинжалы.
…Если рана не закрылась,
я слугам кровью вызолочу лица,
чтоб их вина сверкала.
Где стучат?
Да что со мной? Мне страшен всякий звук.
Чьи это руки? Ха! Они глаза мне
рвут прочь! Отмоет ли с моей руки
весь океан Нептунов эту кровь?
Верней, моя рука, морей коснувшись,
их празелень окрасит в красный цвет.
Цвет рук моих — как твой, но сердце,
к счастью, не столь же бледно.
Немножечко воды все смоет с нас,
и как легко нам будет!
Уйдем к себе в опочивальню.
Надень халат, а то еще увидят,
что мы не спали. Ты совсем растерян
— от жалких мыслей. — Зная, что я сделал,
я был бы рад не сознавать себя.
Ах, если бы Дункан на стук очнулся!
Ну и стучат же!
Если быть привратником в аду,
там ключом навертишься вдоволь.
Кто там, во имя Вельзевула?
Стук, стук! Кто там, во имя другого дьявола?
Стук, стук! Просто покою нет! Ты кто такой?
Один из таких, которые шествуют цветочною
тропой к неугасимому потешному костру?
Хватит с меня этой чертовой службы.
А только тут для ада холодновато.
Сейчас, сейчас!
Ты что ж, приятель, видно, поздно лег,
что спишь так поздно?
Да, сударь, мы кутили до вторых петухов.
А вино, сударь, — великий
вызыватель трех вещей.
— Какие это три вещи вино особенно вызывает?
— Какие, сударь? Раскраску носа, сон и мочу.
Похоть, сударь, оно вызывает и отзывает.
Вызывает желание, но устраняет исполнение.
Сильный хмель ее создаст и уничтожит;
раззадорит и обескуражит;
— придаст ей стойкости да и отнимет стойкость.
— Тебя он, должно быть,
— основательно уложил сегодня?- Вот именно,
сударь, прямо за горло схватил.
— Хозяин твой еще не вставал?
— Привет! — Привет, достойный тан!
— Король не просыпался?
— Нет еще.
Он мне велел прийти к нему пораньше.
Как раз пора. — Я проведу тебя.
— Вот дверь.
— Я разрешу себе войти.
— То мой служебный долг.
— Король сегодня
— отсюда едет?
— Да. Он так назначил.
Ночь бурная была. Там, где мы спали,
свалило трубы. Говорят, рыданья
звучали в воздухе, стенанья смерти…
…Говорят, земля
тряслась в ознобе. — Ночь была тревожна.
О ужас!
— Ужас, ужас! — О чем ты?
— Зло превзошло себя в своем искусстве:
убийство святотатственно взломало
господень храм помазанный и жизнь
— святилища похитило.
— Что? Жизнь?
Чью жизнь? Его величества?
Мне нечего сказать.
— Увидев, сами скажете.
— Проснитесь!
Набат, набат! Измена и убийство!
Малькольм и Банко! Дональбайн! Проснитесь!
Отряхните нежный сон, подобье смерти,
узрите подлинную смерть! Взгляните
на Страшный суд! Малькольм и Банко! Встаньте,
как из могил, и шествуйте, как духи,
чтоб встретить этот ужас. — Бить набат!
Зачем такая страшная труба
зовет собраться спящих в этом доме?
— Скажите мне, скажите. — Госпожа,
что я могу сказать, то не для вас.
— …О Банко, Банко!
Наш венценосный вождь убит. — О горе!
— Как! В нашем доме?
— Это страшно всюду.
МакДуф, я умоляю, отрекись,
скажи, что ты ошибся.
Когда б я умер час тому назад,
я прожил бы
——————————
Читайте также:
— текст Генри Фул
— текст Большая сделка
— текст Королевство
— текст Боинг 747
— текст Девятнадцать
В ответ Исидро прикрыл желтые глаза, выражая тем самым одобрение.
Без вашего отчета о тех событиях я едва ли обратила бы внимание на то, что услышала — кто же станет слушать ученых, которые на суаре разглагольствуют о своих изысканиях? Но сейчас здесь гостит немецкий врач, чьи штудии слишком живо напомнили мне ваш рассказ. Прошлым вечером на приеме у Оболенских, спасаясь от великого князя Георгия (самый СКУЧНЫЙ человек в Империи, смею вас заверить), я зашла в оранжерею и увидела нашего тевтонского исследователя крови и фольклора, погруженного в беседу с одним из нас.
Что мне делать, друг мой? Как вам известно, король и отечество уже много лет не слишком меня интересуют, но все же…
Кайзер — настоящая ЯДОВИТАЯ маленькая жаба, я не могу вынести даже мысли о том, что он в своих огромных сапогах будет расхаживать по Уайтхоллу, выкрикивая приказы. Всему есть предел.
Этот ваш профессор Э. еще жив? Не могли бы вы снова обратиться к нему за помощью? Или же Гриппен убил его?
И если так, то что вы посоветуете?
Вечно ваша,
Ирэн.
Хорис Блейдон.
Сын Блейдона, Деннис, опробовавший на себе действие сыворотки, до сих пор являлся Эшеру в кошмарах.
Как он сказал Лидии, речь всегда идет о судьбе мира… И он действительно так думал.
Но теперь он понимал, что должен — просто обязан — отправиться в Санкт-Петербург и разыскать этого тевтонского исследователя крови и фольклора.
Вопрос прозвучал настороженно:
— И что вы посоветовали?
«С одним из нас, — вывела женская рука. — Этот ваш профессор Э. еще жив или же Гриппен убил его?»
Эшер знал, что лишь на волосок разминулся со смертью.
— Я сразу же отправил ей телеграмму, попросив подробнее сообщить обо всем, — Исидро забрал письмо и снова свернул его. Руки вампира обтягивали изготовленные во Франции серые лайковые перчатки стоимостью по полкроны за пару, дорогие и превосходного качества, как и вся его одежда.
— Что она ответила?
— Я не получил ответа. Прошло уже больше пяти недель — их третье февраля соответствует нашему семнадцатому числу. Леди Ирэн Итон с пренебрежением относится ко всему, что не затрагивает ее удобства, ее нарядов и ее безопасности… но свое мнение она ценит ничуть не меньше удобства. И хотя она вот уже девяносто лет не ступала на английскую землю, пруссаков она считает дерзкими варварами, которым давно пора указать их место. Не думаю, что она позабыла бы дать ответ, способный послужить к их унижению.
Последовало молчание, нарушаемое только шипением горящей лампы да возней крысы где-то на верхнем этаже.
С одним из нас…
Я зашла в оранжерею и увидела нашего тевтонского исследователя крови и фольклора, погруженного в беседу с одним из нас
Обжигающий гнев охватывал Эшера каждый раз, когда он вспоминал друзей, которых предал — или убил — во имя страны, и на фоне этого гнева он ясно вспомнил непоколебимую уверенность Хориса Блейдона, ни на мгновение не усомнившегося в достаточности своих познаний о вампирах и способности управлять созданной тварью. Непоколебимую уверенность всех служащих Министерства внутренних дел, каких только ему доводилось встречать: они искренне считали, что понимают смысл своих действий и могут предусмотреть любой исход. Вполне возможно, что сотрудники берлинского Auswärtiges Amt [3]обладали такой же убежденностью.
Отмоет ли с моей руки весь океан Нептунов эту кровь? [4]
Он понял, что приснившееся ему озеро крови было напоминанием о его собственных убийствах, а не о жертвах Исидро. Убийствах, которые он совершил по приказу людей, клятвенно заверявших его, что им понятен смысл их действий. И он, несчастный дурак, им верил.
Он поднял голову и встретил взгляд холодных нечеловеческих глаз.
— Так вы хотите, чтобы я отправился в Санкт-Петербург?
— Дорогой мой Джеймс, хозяин Петербурга сожрет вас на пути от вокзала к гостинице, — ответил вампир. — Я хочу, чтобы вы сопровождали меня.
— Когда?
— В понедельник, если успеете собраться.
Уиллоуби взбесится, когда узнает, что ему придется искать заместителя для оставшихся лекций по фольклору и филологии, и это под конец семестра. С другой стороны, декан Нового Колледжа всегда раздражал Эшера бесконечными подмигиваниями, похлопываниями по плечу и намеками на то, что уж он-то понимает: его преподаватель филологии не до конца порвал свою загадочную связь с Министерством внутренних дел… Старик не слишком удивится, узнав об убийстве Эшера.
Желтые глаза изучающе смотрели на него сквозь завесу белых прямых ресниц. Любопытство? Уж не решил ли Исидро, что он в конце концов откажется? Что он еще способен сопротивляться?
Или же вампир просто ждет, когда он позволит себе проявить гнев — на этот раз из-за Лидии?
— Все приготовления я предоставляю вам, — сказал Эшер. — Вы знаете свои потребности… к тому же, насколько я понимаю, в каждом крупном городе есть… удобства для тех, кто охотится в ночи.
Слабейший намек на улыбку коснулся уголка губ, скрывающих клыки.
— Я бы так не сказал. Вы сами знаете, что в каждом крупном городе есть удобства для путешественников с особыми потребностями — и приличной суммой денег. Надо лишь выяснить, что это за удобства. Нам, ночным охотникам, нужно знать, с кем мы делим наши владения: любовников и убийц, воров и шпионов. Вы бывали в Петербурге?
— Почти семнадцать лет назад. А вы?
Исидро едва шевельнул головой — нет:
— Для бессмертного это слишком долгое и слишком опасное путешествие.
Эшеру показалось, что Исидро хочет добавить что-то еще — может быть, рассказать о том, почему леди Ирэн Итон называет его «дражайший Симон» и как англичанка стала вампиром в блистательной северной Венеции…
…в это мгновение вампир коснулся его ослабившего защиту разума, и задыхающийся от потрясения Эшер снова пришел в себя уже на тротуаре Прайд-стрит, напротив вокзала Паддингтон. Он торопливо огляделся, хотя прекрасно понимал, что Исидро, удаляющегося сквозь туман, газовый свет и суетливую толпу, он не увидит.
Но позже той же ночью, когда сцены их встречи вернулись к нему во сне, ему показалось, что за мгновение до выхода из транса он заметил Гриппена, хозяина вампиров Лондона. Тот стоял в затянутом туманом переулке, окруженный своими птенцами, и их глаза сверкали в темноте.
3
До Санкт-Петербурга они добрались за два дня.
В прошлые свои наезды в Германию Эшер был гладко выбрит, а в Южной Африке он носил бороду. Вечером перед отъездом из Лондона он побрил макушку и выкрасил оставшиеся волосы и усы в неравномерно-черный цвет, вызвав у Лидии приступ хихиканья. Но все же так он чувствовал себя в большей безопасности, когда в Берлине они пересаживались на другой поезд, нагруженные горой багажа, в том числе и чемоданом-саркофагом Исидро с двойной крышкой.
В Загранице, как говорили его коллеги в Департаменте.
На вражеской территории, даже если король заключил мир с правителями тех мест, где ты сейчас находился. Для Департамента Заграница всегда была вражеской территорией.
И много, слишком много людей знало его в Берлине как герра профессора Игнациуса Лейдена…
Некоторые из них могли заинтересоваться тем, почему герр профессор так внезапно исчез из виду после войны в Южной Африке.
Исидро покинул их купе первого класса незадолго до приезда в Берлин — к тому времени уже стемнело, и поезд на полной скорости мчался через угрюмое безлюдье прусских сосновых лесов и крохотные серые хутора. В следующий раз Эшер увидел его уже после того, как на наемном извозчике добрался от Потсдамского вокзала на Кёнингсграцештрассе до вокзала Штеттинер на другом берегу реки, подождал, пока закончится проверка документов, и сел в ночной поезд на Петербург. Когда состав отошел от платформы, вампир молча зашел в купе с выпуском «Ле Темпс» в руках.
А затем позади него раздался мягкий голос:
— Джеймс. Хорошо, что вы пришли.
Поворачиваясь, он ощутил, как встают дыбом волосы на затылке:
— А у меня был выбор?
— Дорогой мой Джеймс, — вампир смотрел на него, не меняя выражения лица, но эта застывшая маска не имела ничего общего с неподвижностью трупа. Смерть таилась в нем самом, и наступила она много лет назад. — Выбор есть всегда.
Они миновали окно, льющее тусклый маслянистый свет, и тонкое лицо Исидро снова окутала тень. Рука, которой он придерживал Эшера за локоть, казалась легкой, как у девушки, но пальцы могли раздробить кость. Из проулка, откуда несло нечистотами и дохлой рыбой, их окликнула женщина:
— Сюда, джентльмены, обоих обслужу.
Исидро вежливо ответил:
— Мы с моим другом ни в чем не нуждаемся, мадам, — после чего они продолжили свой путь, все больше погружаясь во тьму.
Сквозь кожу ботинок Эшер ощутил холод ледяной воды, затем под ногами зашаталась служащая мостом доска. В тенях под собой он увидел отблески на водной глади. Они дважды свернули направо, потом налево. Эшер считал шаги. Он чувствовал, как давит на него разум Исидро, погружая в сонное безразличие, и боролся с этим вторжением… три, четыре, пять, шесть… снова направо, скрип петель, откуда-то снизу его обдало сквозняком, несущим вонь мышей и плесени.
Ступени вниз. Старая кухня в подвальном этаже. Лампа на деревянном столе, ее тусклый свет едва обрисовывает пыльную груду рваных мешков и поломанных корзин у стены. Дверь в фасадной стене, из-за которой сильно тянет сыростью.
— Запасное обиталище, — Исидро выдвинул для Эшера стул с жесткой спинкой, а сам примостился на столе рядом с лампой, выпрямившись так, словно на нем был тесный придворный камзол. — Госпожа Лидия весьма проницательна в делах, касающихся перемещений. Надеюсь, с ней все хорошо?
— Да, хорошо.
Молчание Исидро слегка затянулось — единственное указание на то, что он был знаком с молодой женой Эшера. Но эти несколько секунд ничего не говорили о том, что вампир путешествовал вместе с ней, любил или намеренно обманывал ее. Только внимательно присмотревшись — вампиры хорошо умели искажать человеческое восприятие, — Эшер различил ужасные шрамы на лице и шее Исидро, которые тот получил, защищая его и Лидию. Немертвая плоть заживала медленно и совсем не так, как у живых людей. Через восемнадцать месяцев отметки по-прежнему выделялись на бесцветной коже, подобно полосам присохшего пластыря. Сколько времени понадобится — понадобилось — вампиру, чтобы выздороветь?
Лидия спросила бы об этом напрямую.
Он припомнил ее молчание и те слова, которые она иногда выкрикивала во сне.
Может быть, и не спросила бы.
— А с вами?
— Со мной все в порядке, — ответил Эшер. — Как у вас дела?
— Это вежливость? — Исидро чуть наклонил голову вбок. — Или вы в самом деле хотите знать?
Эшер на мгновение задумался, потом ответил:
— Не знаю.
И еще через мгновение:
— Я в самом деле хочу знать, дон Симон.
— В другой раз.
Из кармана отменного серого пальто (только вампир может носить такую одежду в Ист-Энде, оставаясь при этом незаметным) Исидро извлек сложенный лист бумаги и передал его Эшеру.
Текст был на английском.
Санкт-Петербург
3 февраля 1911
Дражайший Симон,
Прошу прощения за долгое молчание. В это время года я много времени провожу вне дома, и письмо с подробнейшим описанием балета и оперы, скандалов и сплетен лежит на бюро, дожидаясь, когда же я его допишу… но это дело не может ждать.
Несколько лет назад вы писали мне об ученом Б., который во имя короля и отечества вознамерился узнать то, что его не касалось…
Эшер бросил взгляд на непроницаемое лицо вампира.
— Она имеет в виду Хориса Блейдона?
Речь шла об исследователе, который четыре года назад пытался изготовить из крови вампиров сыворотку, способную наделять живых людей силой бессмертных. Так он надеялся создать гибрид, которому дневной свет был бы так же безразличен, как ночная тьма, а серебро причиняло бы не больше вреда, чем сталь. Человека, наделенного силой вампира, но без свойственных вампирам ограничений. Человека, который использовал бы свои способности в войне, о приближении которой знали все, — в войне против Германии и ее союзников.
Бессмертного, который будет беззаветно служить королю и отечеству. Как служил сам Эшер, не слишком заботясь о случайных жертвах.
В ответ Исидро прикрыл желтые глаза, выражая тем самым одобрение.
Без вашего отчета о тех событиях я едва ли обратила бы внимание на то, что услышала — кто же станет слушать ученых, которые на суаре разглагольствуют о своих изысканиях? Но сейчас здесь гостит немецкий врач, чьи штудии слишком живо напомнили мне ваш рассказ. Прошлым вечером на приеме у Оболенских, спасаясь от великого князя Георгия (самый СКУЧНЫЙ человек в Империи, смею вас заверить), я зашла в оранжерею и увидела нашего тевтонского исследователя крови и фольклора, погруженного в беседу с одним из нас.
Что мне делать, друг мой? Как вам известно, король и отечество уже много лет не слишком меня интересуют, но все же…
Кайзер — настоящая ЯДОВИТАЯ маленькая жаба, я не могу вынести даже мысли о том, что он в своих огромных сапогах будет расхаживать по Уайтхоллу, выкрикивая приказы. Всему есть предел.
Этот ваш профессор Э. еще жив? Не могли бы вы снова обратиться к нему за помощью? Или же Гриппен убил его?
И если так, то что вы посоветуете?
Вечно ваша,
Ирэн.
Хорис Блейдон.
Сын Блейдона, Деннис, опробовавший на себе действие сыворотки, до сих пор являлся Эшеру в кошмарах.
Как он сказал Лидии, речь всегда идет о судьбе мира… И он действительно так думал.
Но теперь он понимал, что должен — просто обязан — отправиться в Санкт-Петербург и разыскать этого тевтонского исследователя крови и фольклора.
Вопрос прозвучал настороженно:
— И что вы посоветовали?
«С одним из нас, — вывела женская рука. — Этот ваш профессор Э. еще жив или же Гриппен убил его?»
Эшер знал, что лишь на волосок разминулся со смертью.
— Я сразу же отправил ей телеграмму, попросив подробнее сообщить обо всем, — Исидро забрал письмо и снова свернул его. Руки вампира обтягивали изготовленные во Франции серые лайковые перчатки стоимостью по полкроны за пару, дорогие и превосходного качества, как и вся его одежда.
— Что она ответила?
— Я не получил ответа. Прошло уже больше пяти недель — их третье февраля соответствует нашему семнадцатому числу. Леди Ирэн Итон с пренебрежением относится ко всему, что не затрагивает ее удобства, ее нарядов и ее безопасности… но свое мнение она ценит ничуть не меньше удобства. И хотя она вот уже девяносто лет не ступала на английскую землю, пруссаков она считает дерзкими варварами, которым давно пора указать их место. Не думаю, что она позабыла бы дать ответ, способный послужить к их унижению.
Последовало молчание, нарушаемое только шипением горящей лампы да возней крысы где-то на верхнем этаже.
С одним из нас…
Я зашла в оранжерею и увидела нашего тевтонского исследователя крови и фольклора, погруженного в беседу с одним из нас
Обжигающий гнев охватывал Эшера каждый раз, когда он вспоминал друзей, которых предал — или убил — во имя страны, и на фоне этого гнева он ясно вспомнил непоколебимую уверенность Хориса Блейдона, ни на мгновение не усомнившегося в достаточности своих познаний о вампирах и способности управлять созданной тварью. Непоколебимую уверенность всех служащих Министерства внутренних дел, каких только ему доводилось встречать: они искренне считали, что понимают смысл своих действий и могут предусмотреть любой исход. Вполне возможно, что сотрудники берлинского Auswärtiges Amt[3] обладали такой же убежденностью.
Отмоет ли с моей руки весь океан Нептунов эту кровь?[4]
Он понял, что приснившееся ему озеро крови было напоминанием о его собственных убийствах, а не о жертвах Исидро. Убийствах, которые он совершил по приказу людей, клятвенно заверявших его, что им понятен смысл их действий. И он, несчастный дурак, им верил.
Он поднял голову и встретил взгляд холодных нечеловеческих глаз.
— Так вы хотите, чтобы я отправился в Санкт-Петербург?
— Дорогой мой Джеймс, хозяин Петербурга сожрет вас на пути от вокзала к гостинице, — ответил вампир. — Я хочу, чтобы вы сопровождали меня.
— Когда?
— В понедельник, если успеете собраться.
Уиллоуби взбесится, когда узнает, что ему придется искать заместителя для оставшихся лекций по фольклору и филологии, и это под конец семестра. С другой стороны, декан Нового Колледжа всегда раздражал Эшера бесконечными подмигиваниями, похлопываниями по плечу и намеками на то, что уж он-то понимает: его преподаватель филологии не до конца порвал свою загадочную связь с Министерством внутренних дел… Старик не слишком удивится, узнав об убийстве Эшера.