Стирали на грушевке бабы читать стихотворение

Анатолий АВРУТИН

ЕСЛИ ВДРУГ НА ЧУЖБИНУ…

ГРУШЕВКА

Стирали на Грушевке бабы,

Подолы чуток подоткнув.

Водою осенней, озяблой,

Смывали с одежки войну.

Из грубой дощатой колонки,

Устроенной возле моста,

Прерывистой ниточкой тонкой

В корыта струилась вода.

От взглядов работу не пряча

И лишь проклиная ее,

Стирали обноски ребячьи

Да мелкое что-то свое…

И дружно глазами тоскуя,

Глядели сквозь влажную даль

На ту, что рубаху мужскую

В тугую крутила спираль…

* * *            

…Наш примус всё чадил устало,

Скрипели ставни… Сыпал снег.

Мне мама Пушкина читала,

Твердя: «Хороший человек!».

Забившись в уголок дивана,

Я слушал – кроха в два вершка, –

Про царство славного Салтана

И Золотого Петушка…

В ногах скрутилось одеяло,

Часы с кукушкой били шесть.

Мне мама Пушкина читала –

Тогда не так хотелось есть.

Забыв, что поздно и беззвёздно,

Что сказка – это не всерьез,

Мы знали – папа будет поздно,

Но он нам Пушкина принес.

И унывать нам не пристало

Из-за того, что суп не густ.

Мне мама Пушкина читала –

Я помню новой книжки хруст…

Давно мой папа на погосте,

Я ж повторяю на бегу

Строку из «Каменного гостя»

Да из «Онегина» строку.

Дряхлеет мама… Знаю, знаю –

Ей слышать годы не велят.

Но я ей Пушкина читаю

И вижу – золотится взгляд…

ВДАЛИ ОТ РОССИИ

Вдали от России

               непросто быть русским поэтом,

Непросто Россию

                   вдали от России беречь.

Быть крови нерусской…

             И русским являться при этом,

Катая под горлом великую русскую речь.

Вдали от России

                   и птицы летят по-другому –

Еще одиноче безрадостно тающий клин…

Вдали от России

                   труднее дороженька к дому

Среди потемневших,

                    среди поседевших долин.

Вдали от России…

              Да что там – вдали от России,

Когда ты душою порой вдалеке от себя…

Дожди моросили…

              Дожди, вы у нас не спросили,

Как жить вдалеке от России, Россию любя?..

Вдали от России

                    круты и пологие спуски,

Глухи алтари,

             сколь ни падай в смятении ниц.

Но крикни: «Россия» …

                  И эхо ответит по-русски,

Ведь русское эхо нерусских не знает границ…

* * *  

В годы войны на территории Беларуси

фашисты создали 14 лагерей, в которых

полностью забирали кровь у детей,

переливая её своим раненым. Тела детишек сжигали.

– Я з Крыніц… Жыва пакуль…

Зваць Алеся.

– З Докшыц я… А ты адкуль?

– Я з Палесся…

Кровь возьмут до капли, всю,

Без разбору.

Было б восемь Михасю,

Шесть – Рыгору.

А Алесе скоро семь…

Время мчится.

Было б лучше им совсем

Не родиться.

Горе-горюшко родне…

Крови алость,

Что немецкой солдатне

Доставалась.

В госпитальной чистоте

Бывшей школы

Перелили в вены те

Кровь Миколы.

Заживляла след от пуль

Кровь Алеси,

Что шептала:

– Ты адкуль?

Я – з Палесся…

И фашист, набравшись сил,

Встав с кровати,

Нет, не «мутер» говорил,

Плакал: «Маці…»

И не мог никак понять,

Хромоножка,

Почему назвать кровать

Тянет «ложкам»?

Ведь не знал он этих слов…

Как, откуда

У немецких докторов

Вышло чудо?

Не понять ему – бандит –

В мракобесье:

Кровь Миколы говорит,

Кровь Алеси…

* * *           

                   Памяти друзей-писателей

1.

Как летят времена! –

Был недавно еще густобровым.

Жизнь – недолгая штука,

Где третья кончается треть…

Заскочу к Маруку,

Перекинусь словцом с Письменковым,

После с Мишей Стрельцовым

Пойдем на «чугунку» смотреть.

Нынче осень уже,

И в садах – одиноко и голо.

Больше веришь приметам

И меньше – всесильной молве.

Вот и Грушевский сквер…

Подойдет Федюкович Микола,

Вспомнит – с Колей Рубцовым

Когда-то учились в Москве.

Мы начнем с ним листать

О судьбе бесконечную книгу,

Где обиды обидами,

Ну а судьбою – судьба.

Так что хочешь не хочешь,

И Тараса ты вспомнишь, и Крыгу…

Там и Сыс не буянит,

Печаль вытирая со лба.

Там – звенящее слово

И дерзкие-дерзкие мысли.

Скоро – первая книга,

Наверно, пойдет нарасхват…

Там опять по проспекту

Бредет очарованный Кислик

И звонит Кулешову,

Торопко зайдя в автомат.

А с проспекта свернешь –

Вот обшарпанный дом серостенный,

Где Есенин с портрета

Запретные шепчет слова,

Где читает стихи только тем, кому верит

Блаженный…

Только тем, кому верит…

И кругом идет голова.

Что Блаженный? – И он

Перед силой природы бессилен.

Посижу – и домой,

Вдруг под вечер, без всяких причин,

Позвонит из Москвы мне, как водится,

Игорь Блудилин,

А к полуночи ближе, из Питера,

Лёва Куклин…

Неужели ушло

Это время слепцов и поэтов? –

Было время такое,

Когда понимали без слов.

Вам Володя Жиженко

Под вермут расскажет об этом…

И Гречаников Толя…

И хмурый Степан Гаврусёв…

Не толкались друзья мои –

Истово, злобно, без толку.

И ушли, не простившись –

Негромкие слуги пера.

Вот их книги в рядок,

Все трудней умещаясь на полку.

Там и мест не осталось,

И новую вешать пора…

2.

Время метаний… Основа основ.

Пусто и голо.

Вроде Микола стоит Лупсяков…

Як ты, Мікола?

Переступлю через снежный сумёт,

Прошлое – рядом.

Толя Гречаников руку пожмет:

«Што з перакладам?..»

От недовольных супружниц тайком,

Ближе к вечерне,

С Мишей Стрельцовым пойдем с коньяком

К Хведару Черне.

Гришка Евсеев, Володя Марук:

«Вып”ем і годзе…».

По корректуре размашисто: «Ў друк!» –

Павлов Володя.

Небо нахмурилось, тени струя.

Стежечка в жите.

Где вы?.. В какие уплыли края?

Хлопцы, гукніце!..

А с поднебесья: «Ушедших – не тронь!..» –

Грозно и строго.

Толькі валошка казыча далонь…

Цёмна… Нікога…

* * *  

Бредет навстречу дряхленький Мирон,

Еще с войны контуженный, живучий.

Извечный завсегдатай похорон

Других солдат, что в мир уходят лучший…

Он сдал в музей медаль и ордена,

Он потерял жену, а с ней – рассудок.

И встречного: «Закончилась война?..» –

Пытает он в любое время суток.

«Да-да, Мирон, закончилась… Прости,

Что мы тебе об этом не сказали…».

Он расцветает… И звенят в горсти

Монеты на бутылку от печали.

Бутылка так… На первом же углу

Он встречного о том же спросит снова:

«Закончилась?..». Морщинки по челу

От радости бегут не так сурово.

Проклятый век… Шальные времена…

В соседней Украине гибнут дети.

А здесь Мирон: «Закончилась война?..».

И я не знаю, что ему ответить…

* * *  

Если вдруг на чужбину

            заставит собраться беда,

Запихну в чемодан,

         к паре галстуков, туфлям и пледу,

Томик Блока, Ахматову…

                Вспомню у двери: «Ах, да…

Надо ж Библию взять…».

                   Захвачу и поеду, поеду.

Если скажут в вагоне,

             что больно объемист багаж

И что нужно уменьшить

                     поклажу нехитрую эту,

Завяжу в узелок

        пестрый галстук, простой карандаш,

Томик Блока и Библию –

               что еще нужно поэту?

Ну а если и снова

          заметят, что лишнего взял:

«Книги лучше оставить…

            На этом закончим беседу…».

Молча выйду из поезда,

                молча вернусь на вокзал,

Сяду с Блоком и Библией…

                          И никуда не поеду.

* * *  

То ли это судьба… То ли так, по наитью,

Я забрел в этот маленький камерный зал…

Помню женщину в белом… И мальчика Митю,

И оркестрик, что Моцарта тихо играл.

Крепко спал билетер… Никаких декораций.

Прямо в сердце со сцены лилась ворожба.

Мне казалось – вот так Ювенал и Гораций

Тоже звукам внимали, а муза ждала.

Я спешил… И ушел посреди перерыва,

Тихо вышел, прикрыв осторожную дверь.

И вослед мне сквозь окна плыла сиротливо

Эта музыка частых разлук и потерь.

Есть предел… Но есть нечто еще за пределом,

И являются, если с душой не в ладу,

Этот камерный зал… Эта женщина в белом…

Этот стриженый мальчик в десятом ряду.

* * *  

Догорала заря… Сивер выл над змеистым обрывом,

Умерла земляника во чреве забытых полян…

А он шел, напевая… Он был озорным и счастливым…

– Как же звать тебя, милай?.. И вторило эхо: «Иван…».

Он шагал через луг… Чертыхаясь – несжатой полоской,

Ну а дальше, разувшись, по руслу засохшей реки.

– И куда ты, Иване? – Туда, где красою неброской

Очарован, стекает косматый туман со стрехи…

– Так чего тут искать? Это ж в каждой деревне такое,

Это ж выбери тропку и просто бреди наугад.

И увидишь туман, что с утра зародясь в травостое,

Чуть позднее стекает со стрех цепенеющих хат…

Эх, какая земля! Как здесь всё вековечно и странно!

Здесь густая живица в момент заживляет ладонь.

Здесь токует глухарь… И родится Иван от Ивана –

Подрастет и вражине промолвит: «Отчизну не тронь!».

Нараспашку душа… Да и двери не заперты на ночь.

Золотистая капля опять замерла на весу…

– Ты откуда, Иван? – Так автобус сломался, Иваныч,

Обещал ведь Ванюшке гостинца… В авоське несу…

РУССКОЕ СЛОВО

Не умею сказать по-французски

Ни «природа», ни «блузка», ни «лес»…
У француженок яркие блузки,

Видел всяких – и в блузках, и без…

Всё блуждается в том, полудетском

Восприятьи… Что Бог триедин

Не умею сказать на немецком,

Хоть мы некогда брали Берлин.

Не умеешь… Не знаешь… Не видишь…

О, словесности водораздел!

Ни иврит мне неведом, ни идиш,

И английского не одолел.

Всё на русском… Конечно же, плохо

Помнить лишь «камарад» и «капут»!

Но, когда озверела эпоха,

Только крикни: «Ура!»… И поймут…

средняя общеобразовательная школа № 11 пос. Дружба

140152, Московская область, Раменский муниципальный район, посёлок Дружба, улица Ленина, школа; телефон 8(496)4-19-95

Олимпиада школьников Союзного государства «Россия и Беларусь:

историческая и духовная общность»

Тема сочинения

Интерпретация стихотворения А.Ю. Аврутина «Стирали на Грушевке бабы…»

Учитель: Ильевская Елена Игоревна учитель русского языка и литературы Автор: Морозова Татьяна Вячеславовна учащаяся 10 класса

« Стирали на Грушевке бабы…» Грушевка… Рабочая окраина Минска, где в 1948 году родился Анатолий Юрьевич Аврутин, известный белорусский поэт, переводчик, критик, публицист, главный редактор журнала «Новая Немига литературная». Историк по образованию, А.Ю. Аврутин как поэт дебютировал в 1973 году. Публиковался во многих литературных журналах России и Беларуси. Автор многочисленных сборников стихов, среди них: «Снегопад в июле» (1979), «Поворотный круг» (1983), «…От мира сего» (1991), «По другую сторону дыхания» (1998). Лауреат международной премии имени Симеона Полоцкого, присуждаемой за выдающийся вклад в развитие русской литературы за пределами России, премий имени А. Чехова, Н. Минского, «Русь единая», «Светить всегда», один из победителей 3-го Московского международного конкурса «Золотое перо – 2006». Член-корреспондент Академии поэзии и Петровской академии наук и искусств. Где бы ни был поэт, он не забывал свою малую родину, которой посвятил цикл стихов и поэму.

Когда я читаю стихотворение « Стирали на Грушевке бабы…», в моём воображении всплывают образы беспощадной войны. Беспримерный героизм, самопожертвование, напряжение всех человеческих сил – всё для фронта, всё для Победы. Кровь, страдания, смерть… Великая Отечественная война оставила глубокие раны в душах всех переживших это страшное время. Война не прошла мимо ни одной семьи.

Волкова Агрипина Александровна. Моя прабабушка. Что я знаю о ней? К сожалению, не много. 1942 год. Весна пришла в далёкую мордовскую деревню. Уже всюду говорят о сражениях, а в Ведянцах крестьяне пашут, сеют – думают об урожае. А вместе с весной пришли повестки: « … явиться на призывной пункт…». Вот и в семью Волковых пришла такая же. Вечером уложили детей спать. Маша десяти лет, Аня семи лет и четырёхлетний сынишка Володенька, ничего не подозревая, быстро заснули. Почти до рассвета проговорили Михаил и Груша. Она просила его беречь себя, а он обещал поскорее вернуться с победой. Только через три месяца из письма Михаил узнал, что родилась у него дочка Клавдия. Она так никогда и не увидит своего отца. Он погиб весной 1943 года. Даже похоронки не осталось у прабабушки, только память. Хрупкая русская женщина вынесла все тяготы: воспитала, детей, сохранила дом, хозяйство. Дожила она до глубокой старости, рассказала обо всем детям и внукам, чтобы помнили…

Мне трудно передать словами свои ощущения при чтении стихотворения. С одной стороны, я испытываю гордость за свою страну, за русских людей, которые одержали победу в этой войне. Гордость за русских женщин, которые смогли преодолеть все трудности послевоенной жизни. С другой стороны, я чувствую отчаяние женщин, изображенных в стихотворении, которые лишились дорогих мужей, братьев, сыновей. Это стихотворение о ранах, нанесенных войной. В нём звучат отчаяние и надежда: отчаяние от потери близких людей, надежда, что детям не придется в будущем испытать столько горя. Автору удалось показать простую жизнь простых людей, озарив её светом истинной поэзии.

Стихотворение состоит из четырёх строф – катренов. В первой строфе представлена общая картина стирки, поздняя осень. Серая беспросветность. От холодной воды немеют руки. Читая вторую строфу, я представляю узкую улочку с ветхими домишками, баб с печальными глазами, которые терпеливо ждут, когда наполнятся водой корыта для стирки. Тоненькая струйка воды как символ жизни. В третьей строфе взгляд поэта опять переносится на женщин. Они работают молча, изредка тишина нарушается проклятьями. Последняя строфа раскрывает тоску этих женщин по прежней жизни, по погибшим. Глаза их наполненные слезами. Это не зависть к товарке, которая дождалась мужа с войны, а именно тоска по надежной мужской опоре. И опять я вспоминаю прабабушку, её тяжёлую одинокую жизнь. Сколько дел ожидало её с раннего утра и до позднего вечера! Надо накосить травы для коровы, вспахать и засеять огород, сохранить урожай, сделать запасы на зиму, да и в колхозе много работы – везде успевай. И женские заботы на ней, и мужская работа.

Глубокому содержанию стихотворения соответствует высокохудожественная форма, приближающая его к классической поэзии. Стихотворение написано трёхстопным амфибрахием с усеченной стопой в чётных стихах. Ритмический строй произведения определяют частые инверсии ( «Водою осенней, озяблой», «обноски ребячьи», « рубаху мужскую», «тугую крутила спираль» и др.) Рифмовка перекрестная, с упорядоченным чередованием женской (в нечётных строках), и мужской ( в чётных строках) рифмы. Встречаются рифмы точные (её – своё, даль – спираль), неточная и приблизительная.

Большая смысловая ёмкость стихотворения достигается за счет того, что специальные выразительные средства плотно заполняют стихотворный текст. Эпитеты задают настроение, выделяют свойства и качества, существенные стороны: «водою осенней озяблой», «из грубой дощатой колонки», «сквозь влажную даль» и др.

Сравнение «вода струилась… ниточкой…» вызывает ассоциации с нитью жизни. Метафора «смывали с одежки войну» подчеркивает, что люди хотят поскорее избавиться от воспоминаний о войне.

Нарочито грубая разговорная лексика: бабы, чуток, озяблой, с одёжки, обноски – придаёт стихотворению жизненную достоверность.

Удивительный талант поэта превратил будничную сцену в поэтическое произведение.

В одном из интервью А.Ю. Аврутин сказал: «Нужно просто по-настоящему жить. Ибо, как сказал когда-то выдающийся русский философ Ильин, жизнь стоит только того, за что стоит умереть. Если ты можешь сделать так, чтобы творения твои стали явлением почти медицинским, ибо ими можно врачевать душу, тогда ты поэт».

Стихи Аврутина, с которыми я познакомилась, благодаря этому конкурсу, заставляют о многом задуматься, по новому взглянуть на привычные вещи и, действительно, врачуют душу, делая её лучше и чище.